Фик "Необратимо". Сеймей/Нисей.

[Midori-sama]

Название: Необратимо
Автор: Midori-sama
Бета: Лидэн
Фендом: Loveless
Перринг: Сеймей/Нисей
Жанр: angst, drama?
Рейтинг: PG-15 - R
Дисклаймер: Все права у Юн Коги
Размещение: Только с разрешения автора


- Не ждал?
- Напротив.
В квартире тепло, несмотря на распахнутые окна. Пахнет влажной осенней листвой, кофе и… сигаретами? У Аояги гости?
- Милый, ты не отвечал на звонки. Я волновался.
- Зря. Со мной все прекрасно, - Сеймей расселся на диване, в окружении подушек.
Нисею показалось, что у него начались галлюцинации – в руках Аояги держал ополовиненную бутылку дорогого коньяка, подаренного однокурсниками на выпускной. А ведь Возлюбленного можно было в пример детям ставить – вот уж кто всю жизнь от спиртного нос воротил.
Что случилось?
Акаме, наконец, справился с обувью и прошел в гостиную, встав напротив своей Жертвы. Чего-то явно не хватало…
В детстве каждый играл в игру на внимательность – сначала смотришь на одну картинку, потом на другую. На второй не достает какой-то детали, и твоя задача – найти, какой именно.
Вот и сейчас Нисей всеми силами старался увидеть изменения, произошедшие в облике Жертвы. И не видел. А точнее – не хотел видеть. Вот только если в игре можно сдаться, взять новую пару картинок и начать сначала, то сейчас номер не прокатит. Сеймей один, диван один, разве что подушек много, а изменений нельзя не заметить.
- Сей, твои ушки…
- С ними все в полном порядке, - Аояги дружелюбно улыбнулся Бойцу и отхлебнул из бутылки, поудобнее устраиваясь среди подушек. – Теперь все просто прекрасно. Располагайся. Можешь взять журнальчик – у меня их много. Девочки, мальчики, на любой вкус. Обязательно найдешь что-нибудь для себя.
- И… и хвост…
- А с ним тем более нет проблем. Ты не стесняйся, проходи, - еще один глоток коньяка. Где Аояги научился так пить? И, черт возьми, где его ушки?!
- Что случилось?..
Нет, это просто сон. Дурной сон. Сейчас Нисей проснется у себя в кровати, и все окажется на своих местах. Аояги будет неприязненно фыркать на предложение добавить коньяка в кофе или выпить за встречу. Будет сердито бить хвостом по бедру, когда Акаме ввалится в квартиру среди ночи после очередной вечеринки, начнет хвастаться отметинами засосов на шее и рассказывать, как много теряет его Жертва, отказывая себе в простых плотских удовольствиях.
- Случилось нечто прекрасное, разве ты не видишь?
Нисей изучающе смотрит на Возлюбленного.
Новые брюки, идеально подчеркивающие длинные стройные ноги. Шмотка для взрослого. Без дырки для хвоста – в этом Акаме готов поклясться, потому что нечего больше в эту дырку продевать.
- Где твои ушки? – спрашивать глупо. И еще глупее стоять посреди комнаты, как истукан, и пялиться на медленно напивающуюся Жертву, которая спиртного в жизни в рот не брала.
- Явно не на моей голове, - Сеймей смеется, громко и откровенно. Так непохоже на него. – Так и будешь стоять? Садись, отметим. Мы же Пара, и праздники у нас одни на двоих. И радости тоже. Ты ведь рад за меня, правда? – еще один большой глоток.
И как его еще не вырубило?
Нисей садится на край дивана и смотрит на Сеймея. Темные глаза блестят, обычно аккуратно уложенные волосы в творческом беспорядке, верхние пуговицы рубашки расстегнуты.
Как там кричала Мисаки? «Это не мой Рицка!»?
Сейчас Нисей близок к тому, чтобы заорать «Это не мой Сеймей!». Но не заорет - Связь не может ошибаться. Это его Жертва.
Правда, и Связь стала несколько иной. Вроде все то же самое, только звон гулкий и грубоватый. Теперь это не скрипка. Что угодно, но только не скрипка.
- Где твои ушки? – Боец похож на заезженную пластинку. Ну и черт с ним.
- Дотошный, - Сеймей тянется и берет дольку лимона с блюдца на тумбочке. Отправляет лакомство в рот, даже не морщась. – Мои ушки у того, кому я их отдал. Так яснее?
- Отдал?
- Ты Боец или попугай? – он должен разозлиться, обязательно должен. Вот нет. Ничего кроме пьяного недовольства на приставучесть и непонятливость Нисея. – Отдал.
- Или забрали?
- А есть разница?
Нисей готов выдать целую тираду о том, что разница есть и очень большая, но слова застревают в горле, упираются в преграду зубов.
- Так есть или нет, Акаме? – Сеймей снова довольно улыбается и отпивает коньяка. – Расскажи мне, кому и как нужно правильно отдавать ушки. И кто должен их забирать? И не забудь пояснить, что это должно происходить при свечах… и обязательно с… - тихий нетрезвый смешок, – с любимым человеком. Кстати, - Аояги отставляет бутылку в сторону, недалеко, но так, чтобы Нисей не смог до нее дотянуться.
Удивительно проворные пальцы расстегивают пуговицы рубашки до конца, белоснежная ткань сползает с плеч, и взгляд Бойца замирает на засосах, коими усыпаны вся шея и грудь Возлюбленного. Возле правого соска меткой алеет след укуса.
Нисей с трудом сглатывает ком в горле.
Все ненормально. Неправильно. Так не должно быть. Только не с Сеймеем, только не с его Жертвой, только не с телом его Возлюбленного.
- Но это же… Это… Сей… - слова кончаются, оставляя в груди сквозное негодование.
- Ты сегодня некрасноречив, Боец. Может, выпьешь для храбрости?
- Да не хочу я пить! – Акаме ошалело пялится на грудь своей Пары.
Где - то там, под синяками и покрытой чужими прикосновениями кожей, бьется сердце его Жертвы. Жертвы, которая носит теплые пижамы и готовит ароматный чай по утрам. Жертвы, которая всегда ходит в аптеку и оставляет на тумбочке медикаменты, дабы Нисей мог обработать полученные на вечеринке «травмы». Жертвы, которая скорее умрет, чем позволит прикоснуться к себе тому, кто ей неприятен.
- Решил сделать исключение? – еще одна улыбка и ноль опьянения. У него что, иммунитет к спиртному? – Ладно, сегодня я пью за двоих. У нас же все на двоих, помнишь? Теперь вот и выпивка…
- Но почему? – Нисей чувствует себя ребенком, которого мама бросила на вокзале сторожить сумки, и ушла за билетами куда-то в толпу. Беспомощность, как она есть. Не у кого попросить помощи, никто ничего не подскажет, ничем не поможет. Раньше роль «матери» исполнял Агнец, но… Что делать теперь?
- А почему нет? Мы с тобой взрослые люди. Почему бы не получать от жизни удовольствие? Я получаю.
- Но не так же! – Нисей резко потянулся за проклятым коньяком, но Аояги ловко перехватил его руку. Боец так и остался нависать над Жертвой – тот и не думал его отпускать.
От Сеймея пахло алкоголем, дорогим одеколоном и… чужим человеком.
В груди неприятно засаднило, как при сильном кашле.
Нет, этого не может быть. Если Аояги с кем-то переспал, а он переспал, черт его возьми, то точно с девушкой. Ни о каких мужчинах и речи нет. Это невозможно.
Этого. Быть. Не. Может.
- А как? Предложи варианты, я весь внимание. Ты хотел выпить, да? Передумал, Нисей?
- Да прекрати! Это смешно, - заскрипел зубами Боец. Скулы побелели, костяшки пальцев зачесались от бессильной злости.
- Я не смеюсь. Просто предлагаю тебе отметить праздник. Сегодня я стал взрослым. Ты ведь этого от меня хотел, так поздравь.
- Ты ведешь себя как ребенок, - бессилие – самое страшное из наказаний, изобретенных создателем. Ничего не исправить, не изменить, не переделать. Остается только смотреть, слушать и кусать себе локти от злости.
- Я взрослый, мой милый Боец. Такой же взрослый, как и ты, - пальцы мягко разжимаются, высвобождая запястье.
Нисей чувствует, как к горлу подкатывает отвратительный ком.
Жертва слишком близко. Можно трогать, вдыхать его запах, вглядываться в спокойные темно-синие глаза. А если повезет – потянуться и запечатлеть на губах легкий невинный поцелуй. Ведь можно же… вот только на его чистой коже уже оставили след чужие руки, от него пахнет другим мужчиной, а взгляд больше не выдает плохо скрываемого интереса – эти глаза теперь не так просто удивить.
А губы… Нисея начинает колотить нервная дрожь, стоит лишь подумать, что кто-то целовал его Жертву, проводил языком по этим мягким губам. А ведь рту во время секса можно найти и другое применение… и оно нашлось.
- Нет… Этого не может быть. Так не должно быть…
- А как должно? – Сеймей чертовски умный, видит своего Бойца насквозь.
Сегодня Аояги задает слишком много вопросов. Ответы на которые Нисей давал ему постоянно: словами, ухмылками, шутками, явками ближе к рассвету.
– Все прекрасно.
- Не прекрасно… не прекрасно… - руки дрожат, в горле жжет. Сейчас Нисей поистине жалок, и ему на это откровенно плевать.
Забраться на колени к Сеймею… раньше – роскошь, или баловство, как правило, для Жертвы… А после этого выдать ухастому фразу вроде: «Приятно держать меня на коленях, да, милый? Ничего, когда-нибудь оценишь». А потом смотреть, как темнеют глаза Возлюбленного, как поспешно он сгоняет Бойца с колен, стыдясь собственной эрекции.
«А взрослые люди так не делают», - ухмылялся Нисей и с удовольствием наблюдал, как предательски горят щеки Сеймея, кода тот скрывается в ванной под радостное предложение потереть ему спинку или что-нибудь еще.
Аояги только отпивает коньяка, когда Нисей седлает его бедра. И первый раз за последние несколько лет Бойцу хочется плакать – горько и отчаянно. Потому что ничего больше нет. Сеймей больше не смущается, не дергает ушками, когда Акаме ерзает, «устраиваясь поудобнее». Никакой Игры, никакого удовольствия и ни капли искренности и интереса. Запретный плод испробован.
- Здесь праздновать удобнее? – Нисей напрягается всем телом, когда Жертва касается его. Сердце радостно замирает в груди – пусть многое изменилось, но что-то ведь осталось. Семей все еще хочет прикоснуться - легко, осторожно, скрывая за собственническим жестом желание быть ближе.
Но нет. Скрипит молния, и Жертва достает из кармана Нисея полупустую пачку сигарет. Привычно щелкает зажигалкой и вдыхает дым.
– Раз пить со мной не хочешь, давай покурим. Тоже ритуал.
- Ритуал… Не знал, что ты куришь…
Не знал, что пьешь. Не знал, что куришь. Не знал, что лишился девственности. Не знал, что сотворю все это собственными руками… Сей…
- Ты что, плачешь? – затяжка, выдох. – Взрослый уже, чтобы реветь.
«Взрослый» - слово-клеймо. Такое же, как «ухастый»
- Кто тебе сказал? Просто дым в глаза попал…
- Тогда держи сигарету.
Дым обжигает легкие, руки мерзнут еще сильнее. Акаме Нисей курит за компанию со своей Жертвой. С мальчишкой, который сотню раз выбрасывал сигареты Бойца в мусоропровод.
- А как насчет поздравлений? – Аояги выдыхает дым и делает очередной глоток. – Поздравишь меня, Нисей? – сигарета гаснет, и Возлюбленный заново раскуривает ее от тлеющей сигареты Бойца. – Знаешь, это равносильно поцелую…
- Слишком много дыма, - Нисей заставляет себя надрывно закашляться и крепко жмурится. Плохой спектакль, но все же. Слезы пробиваются сквозь ресницы и текут по щекам. Не хочется знать, кто и где рассказал его Жертве, что значит прикурить сигарету у кого-то. Нисей ничего не хочет знать.
Пусть вернется его ухастый Сеймей. Пусть вернется… Тот Сеймей, который фыркает и отворачивается, стоит Нисею заговорить о сексе. Тот Сеймей, который непроизвольно краснеет, когда Акаме рассказывает о своих любимых позах. Тот Сеймей, который прочитает Нисею длиннющую нотацию о том, что зимой нужно надевать зимнюю одежду, а не осеннее пальтишко, а потом укутает в два одеяла и положит теплую грелку к ногам. Пусть он вернется. Акаме и слова не проронит про ушки – ушки, которые по праву считал своими. Такие очаровательные и нежные на ощупь, такие ценные и привлекательные. Пусть вернется, и Нисей будет сам готовить ему чай по утрам и перечитает все книги в домашней библиотеке, лишь бы Жертве было с ним интересно. Пусть вернется, и Нисей больше никогда не будет шутить над неумелостью Сеймея при их первым поцелуе. Пусть вернется…

Пожалуйста… Ну, пожалуйста… Все, что угодно, только вернись…

- Поздравлений я, видимо, так и не дождусь, - сигарета уже скурена до фильтра, Аояги тушит ее в пепельнице, некогда принадлежавшей Нисею. – Жаль. Думал, ты обрадуешься.
- Не обрадуюсь… - слезы текут все быстрее, вот-вот начнут падать на новенькие брюки Жертвы. Нельзя, но так стыдно и больно…
- Дело твое, - новая сигарета.
Почему он так много курит? Он же на дух не переносит запах дыма.
- Сей…
- М?.. – Аояги смотрит ему в лицо, видит красные от слез глаза и взгляд побитой собаки. А Нисей больше не может скрывать очевидное, – Почему плачешь?
- Дым, - заезженной пластинкой повторяет Нисей.
Отвернуться нельзя – это же Возлюбленный, его Жертва. Жертва, которая лечила его раны и принимала боль на себя. Жертва, которая терпела такие выходки, за какие любой другой шею бы свернул. Жертва, которая сидела у его кровати, когда он болел, так, как родная мать никогда не сидела.
- Но я же не плачу.
- Ты напиваешься…
- Я отмечаю праздник. Конечно, не так масштабно, как ты свои, но все же.
- Сей, я больше не буду их так отмечать, - взгляд Жертвы заставляет Бойца давиться каждым словом. Сеймей улыбается, и Акаме понимает, что его мир рухнул еще до того, как он вошел в квартиру.
Издевки, ухмылки, неуважение день за днем разрушали нечто крайне хрупкое, ломая его изнутри, как мелкие трещины раскалывают и крошат фундамент дома. И в один прекрасный момент опора не выдержала.
- Отмечай, как тебе нравится. И сбегай за сигаретами – твои слишком легкие.
Разговор окончен. Нисей неловко сползает с коленей Сеймея и на негнущихся ногах идет у двери.
Плевать, что лицо зареванное, как у девчонки, плевать, что на улице поздняя осень – он заслужил и позор, и холод. Пусть все видят.
- Кстати, - равнодушный оклик Жертвы останавливает Нисея у самой двери. Аояги вертит бутылку в руках, рассматривая, как кружится воротом янтарная жидкость. – Ты был прав.
- В чем? – щеки почему-то горят. Стыд? Надежда?
- В том, что трах не бывает как в сказках. Все негигиенично, болезненно и сумбурно, – Сеймей смеется и снова прикладывается к бутылке. Ему хочется напиться, но, как известно, чем больше хочешь, тем меньше получается. Возлюбленный почти трезв.
Нисею кажется, что в глотку ему влили жидкий огонь, и пламя ползет по пищеводу, просачивается в сердце и легкие, ручейками льется из-под век.
Вот она, последняя трещина, заставившая фундамент рухнуть. Тот единственный раз, когда Аояги заговорил с Бойцом о сексе серьезно, а не через фырканье и шуточки. Единственный раз, когда позволил заглянуть себе в душу.

- Так с кем же ты хочешь лишиться ушек? – вопрошающий тон, полные насмешки глаза.
Сеймей молчит несколько секунд, и Нисей уже готов отпустить шуточку по поводу отсутствия подходящих кандидатур, но…
- С человеком, которому буду полностью доверять.
- Понятно… - губы Бойца изгибаются в умильной улыбке. – Вы зайдете домой, запрете за собой дверь, погасите свет…
- Нисей, довольно, - Аояги стоит, опершись бедрами о столешницу, и держит чашку с дымящимся чаем. Горячо, наверно.
- Зажжете свечи или настольные лампы, свет будет таким романтично-золотистым…
- Я сказал - достаточно.
- Разденете друг друга, будете целоваться, гладить спины, плечи, перебирать волосы…
- Нисей.
- А потом ляжете на кровать или на мягкий ковер, и все будет так прекрасно и романтично… - а голос у Бойца сладкий, медовый. Зеленые глаза прищурены как у кота, греющегося на солнце. Слова ласкают язык – они такие чистые, нежные… Кто сказал, что непорочность нельзя увидеть? Можно. Можно даже попробовать ее на вкус. – Я тоже о таком мечтал…
Взгляд Жертвы неуловимо меняется, гнев отсвечивает заинтересованностью и… доверием. Невероятно, он все еще верит Нисею. Хитроумный, расчетливый и безжалостный Аояги Сеймей верит своему Бойцу. Сказать кому – засмеют.
- Да? – пушистый хвост обвивается вокруг ноги.
- Разумеется. Когда мне двенадцать лет было, - Нисей не может удержаться от смеха – не каждый день увидишь, как невозмутимый Аояги Сеймей озадаченно хлопает глазами. Потом поджимает губы и ставит чай на стол. Ладони у Жертвы красные – вот что бывает, когда хватаешься за горячее.
- Я понял.
- Ой, милый, ты что, обиделся? Ну не надо… - улыбка все еще не сходит с лица. Застыла, как нарисованная.
- Нет. Я учел, Нисей.
- Какой серьезный… - Акаме улыбается и берет оставленный Жертвой чай. Ноль реакции. – Ты не против?
- Нет, - Сеймей забирает со стола книгу, принесенную с целью заставить Акаме читать хоть что-то помимо манги и порно-журналов, и молча выходит из кухни.
- Не волнуйся, ты найдешь себе кого-нибудь, такого же идеалистичного, как ты! Лет через тридцать!

Аояги уже нет в квартире. Входная дверь громко хлопает, и Нисей остается один на один со своим весельем. Непорочность смешивается с ядом, и этот вкус далеко не самый приятный. Не то, что хотелось бы чувствовать. Совсем не то.


- Сей… - Ручка двери холодит ладонь, и кажется, отпусти ее Боец сейчас, случится что-то страшное. – Я не хотел…
- Ты о чем? – еще глоток.
- Сей, я… - голос предательски дрожит, и все, что остается - стоять лицом к двери и до боли сжимать пальцы, так, что костяшки белеют.
Можно подумать Аояги ничего не поймет, но Господи…
Что же он натворил.

Негигиенично.

Нисей сделал бы все, лишь бы Сеймей не задумывался об этом в их первый раз. Отвел бы Жертву в душ… или ванну. Потер бы ему спину, просушил влажные волосы полотенцем, улавливая момент, коснулся разгоряченной кожи губами…

Болезненно

Будь у него возможность, Сеймей бы не почувствовал боли. Ни капли. Сколько б времени ни потребовалось на подготовку, Нисей бы потерпел. Целовал бы, гладил, ласкал и успокаивал Возлюбленного, пока Сеймей сам не запросил бы большего. Не отрывался бы от губ, над неопытностью которых когда-то жестоко смеялся, целовал бы ушки, за которые то и дело поднимал Жертву на смех…

Сумбурно

Они бы никуда не спешили. Нисей провел бы губами по коже Жертвы, поцеловал каждую родинку, изучил пальцами каждый изгиб. Как может быть иначе? Ведь это же его Жертва. Его. И у его Жертвы была мечта. Искренняя мечта ухастого мальчишки – заняться любовью.

- Заодно выпить купи. Деньги в бумажнике, - Сеймей откидывается на спинку дивана и снова закуривает. Сколько он выкуривает за сутки? И когда начал?

Когда мне двенадцать лет было…

Все это могло принадлежать им обоим – и запертая дверь квартиры, и золотистый свет свечей, и мягкий ковер под спинами. И ласки, и испуганная дрожь Жертвы, когда Нисей начнет смазывать и растягивать его вход, попутно поглаживая напряженный член. И тихий успокаивающий шепот на ухо. И то самое проклятое доверие, которое Акаме видел перед тем, как раз и навсегда уничтожить его – с торжествующей улыбкой победителя.

Это была их мечта.

- Я… скоро… вернусь. Куплю все, что надо, - нет смысла просить прощения. Нельзя залечить собственноручно нанесенную рану, если та уже зарубцевалась. И шрам – глубокий и заметный, останется на всю жизнь, а, может, и дольше.

Выйти за дверь и… и что дальше?

Бессильные слезы капают на рубашку, жгут щеки и глаза.
Ради чего? Плакать по погибшей мечте?
Оплакивать трудноразличимую любовь Агнца, который до последнего надеялся на понимание, а в ответ получил лицемерные выпады?
Или собственную неспособность осознать простой факт – мечта была рядом, так близко, что почти касалась призрачными пальцами твоей руки. Достаточно было позвать ее лишь парой искренних фраз – «Я тоже этого хочу. Поверь мне. Пожалуйста».
И была бы комната, окутанная тихим золотистым светом. И единственный по-настоящему дорогой человек лежал бы рядом, доверчиво прижимаясь к твоему плечу и держа тебя за руку…

Несколько слов и чуть больше понимания. И никому не пришлось бы плакать.

- И еще, Нисей.
- Да…
- Не забывай - взрослые не плачут. Я жду сигареты.